ВПП (3 глава)

Начало здесь.

В чем заключалась моя служба? Заключалась она в написании всего, что было продиктовано, в рисовании всего, что должно быть нарисовано, в склеивании всего, что поддается склейке. Это были срочные секретные телеграммы, карты, опять телеграммы, опять карты. Особенно радовали учения, которые заканчивались только для того, чтобы можно было начать подготовку к новым.

Учения — это что-то. Это отдельная песня. Но о ней будет позже. Сначала я познакомлю вас с коллективом, в котором мне приходилось существовать.

На момент вступления в ряды штабистов отдела РВиА, я состоял в звании лейтенанта. То есть низший офицерский угодник. Самое минимальное лицо, с которым мне в первое время приходилось тесно контактировать, состояло в чине подполковника. То есть разница ощутимая. Сначала я это чувствовал, хоть никто особо повода и не давал. Ко мне относились как-то по-отечески и, уже немного времени спустя, я стал чувствовать себя неким подобием «сына полка».

Конечно, были и выблядки, но только с других отделов, точнее с одного — с отдела каких-то там канцелярских выслуживаний перед начальством. Они там заведовали всеми бумагами и были, как это законно происходит в бюрократии, «сверху». Все бегали к ним, пригибаясь за пару метров до их кабинетов в три погибели, чтобы те чувствовали себя корольками и позволяли себе выписывать нужные бумажки, которые, между прочим, обязаны были выписывать. В общем, то был весьма развязный отдел, который, уверен, переживет всю армию и закроется только тогда, когда будет продан последний танк.

В моем отделе было тихо и спокойно. Хотя это можно было понять только после пристального осмотра. Внешне мы выглядели чуть ли не самыми унылыми рабами этой здоровенной махины, имя которой Армия. Мы всегда уходили позже всех с работы, причем нередко приходилось оставаться и на ночлег, и нередко приходили раньше остальных, чтобы успеть доклеить, дописать, дорисовать. Как вы уже поняли изначально, работа в штабе армии состоит только из макулатурной деятельности.

В нашем отделе было, если не ошибается память, 8 мальчиков + 1 я и штуки 3 девочки. Мальчики — это подполковники + 2 полковника, девочки — это дамы, которым немало за 30 лет. Два полковника — это начальник РВиА армии и начальник штаба РВиА армии. Благодаря инициативе последнего, я и оказался в общем числе служащих отдела.

Что из себя представлял начальник РВиА армии? Следующая фраза не относится лично к нему, она скорее обобщающая. Так вот, мне кажется, что как только человек получает заветную третью звезду на погоны, он теряет одно из полушарий мозга. Так со всеми. Сколько я их видел (а их в штабе было очень много), наблюдал со стороны, даже — о, ужас! — общался с ними, столько одинакового впечатления они и оставили внутрь меня.

Они могут отличаться друг от друга в мелочах: в стиле общения, в юморе, в гневе. Но они всегда в страхе за то, что есть кто-то выше, что есть те, у кого только одна звезда, но она повесомее их трех. Этот страх проникает к ним в голову и выедает половину мозга. Он селится в том месте, где теперь пустота и чувствует там себя вполне сносно. Именно этот страх порождал многое, что выливалось в бессонные ночи, в составление и разработку никому не нужных смех, планов, карт, отчетов, в бестолковую и бессмысленную работу.

Полковник Новиков. Он ощущал себя великим, массивным, монументальным, и это, действительно, было так, в физическом смысле. Он даже говорил не всегда, чаще отмалчивал промежуток времени, как это делали известные политики прошлого, полагая, что в их паузах кроятся великие смыслы и давление на окружающих.

Он молчал и все молчали. Чтобы молчание не перерастало в комизм, он хмурил брови, сосредотачивал взгляд на каком-либо предмете, а потом неожиданно спрашивал какую-то херню, про которую в данный момент тяжелого времени никто и думать не собирался. Это была его фишка, если я правильно понял. Напрячь всех, пусть поджилки трясутся, а потом отпустить напряжение или перевести его в другое направление, в общем, немного спустить пар. Но только для того, чтобы потом снова вернуть расчувствовавшихся в нужное русло и снова включить «театралку», с ее паузами, хмурыми бровями и сосредоточенным взглядом, в котором творились самые нужные мысли всех времен последнего тысячелетия. А может быть, это действительно была работа мысли, но мысли тяжелой, неповоротливой, смущенной и потому на выходе нередко смешной.

По сути, его работа состояла в том, чтобы донесть сверху указание и распределить его между нижними. Он был проводником, светочем, который сеял мудрость между нами, невеждами. Правда, зачастую выходило так, что этот светоч светил не теми фосфатами и во избежание бреда брал с собой на заседания кого-нибудь из более сноровистых и сообразительных подчиненных. Полагаю, он даже не стеснялся этого.

Распределив между подчиненными очередной массированный удар сверху, он удалялся к себе в кабинет и, кажется, получал удовольствие от одиночества. Иногда он выходил оттуда и аккуратно интересовался, как идут дела. Периодически я бегал для него в близлежащий магазин за сушками, которые он любил.

Еще он, случалось, делал попытки что-то где-то контролировать, ругался (кстати, ругался не так часто, было видно, что ему это не нравится, по правде говоря, ругаться он не умел), хмурил брови, многозначительно молчал, ожидая решения от тишины, и снова оставался один.

Когда работы были завершены к сроку, что зачастую было невозможно сделать, он брал с собой одного из подполковников и уходил на очередную раздачу пиздюлей сверху. Не думаю, что он там что-то ощущал, скорее всего, доставалось его приближенным. Почему доставалось, если работы были выполнены? Потому что это армия, сынок. Здесь есть только виноватые, умных нет.

Продолжение следует...